14 октября 2011
Театр таланта
Недавно по радио «Эхо Москвы» брали интервью у джазмена, мультиинструменталиста Германа Лукьянова. И он произнес замечательную формулу: «Изобретение — это когда простая идея приходит в непростую голову».
Композиторские идеи — как правило — это то, что в музыке слышно. Простая идея может лежать в основе сложного, глубокого сочинения — для этого она только должна с чем-то соединиться. Соединиться так, будто иначе и быть не могло. 
Соединиться с чем? Идея «инструментального театра», с которой в течение многих лет выступала моя коллега (и соведущая наших общих радиопередач) композитор София Левковская — дает несколько неожиданный ответ на этот вопрос. Казалось бы, все просто: звучание соединяется с жестом. Такое бывало? Да. Разве в этом есть что-то новое? Возьмите балет, возьмите кино.
Новое вот в чем. В тех искусствах, хочешь-не хочешь, но как только появляется жест, — звучание становится вещью служебной, прикладной. «Саундтреком».
София Левковская нашла такой путь синтеза звука с жестом, такую меру, при которой музыка никогда не становится «треком к…». Здесь музыка всегда главный объект внимания.
Еще раз — другими словами.
София почувствовала простую вещь: язык современной музыки допускает всё — и настолько всё, что даже подготовленный слушатель теряется в этом «сумрачном лесу». А нужен отклик слушателя. А музыка стоять на месте не может — композиторам делать одно и то же скучно — они усложняют и усложняют — и непосредственность уходит вовсе.
Как ее вернуть?
Упрощением? — Глупо и дешево.
Забавными названиями пьес? — Да, иногда можно, но не всегда — а главное, это уже «не совсем про музыку».
Но ведь при этом пропадает такой ресурс! — природный артистизм исполнителей, музыкантов. Вот же они прямо на сцене стоят, и они талантливы, «приятны на вид», энергичны, молоды, — и они хотели бы общаться с залом. Но строгий концертный ритуал запрещает им это. Навсегда. Только через звук, и никак больше! — Почему, ну почему?.. Почему живое исполнение должно восприниматься как ухудшенная пластинка? Почему живой взгляд, вид человеческих рук, музыкальных инструментов — должны быть чем-то вроде «неизбежного зла», а не частью действа?
Добавить к звучанию жест («актерские пассы», как выразилась сама София Левковская) — идея простая.
Но нужно иметь очень непростую голову, чтобы эти пассы «работали» на смысл — и каждый раз по-новому. Чтобы всякий раз они обозначали точку смыслового фокуса.
Музыка при этом ничуть не упрощается, ничуть не становится «звуковой дорожкой» к театру-жесту. Напротив, именно жест помогает музыке оставаться самой собой — и быть понятой, иметь непосредственный отклик слушателя.
Это именно музыкальный по своей природе театр. Жест — что-то вроде лупы, поднесенной к ключевому слову. (Когда я говорю «жест», я подразумеваю жест в широком смысле.) «Жестом» может быть и видеоряд, и слово, и аксессуар, и даже что-то вроде мини-сюжета.
Причем слушатель сам находит эту точку фокуса, сам ее открывает.
В статье, которая так и называется — «Инструментальный театр» (журнал «MUSICUS». 2008. № 1) — София Левковская точно и профессионально подчеркнула: «Конечно, обязательным в инструментальном театре является момент полифонии — если так можно определить сочетание сценографии и собственно звука. Действо не должно дублировать, повторять или пояснять музыкальные структуры».
Пусть в пьесе «Феникс» пианист чиркает спичкой, — это просто? Да. Но птица Феникс к процесу горения имеет некоторое отношение — горящая спичка чуть-чуть подсказывает нам, что именно там «бьется» в музыке.
Пусть в кларнетовой пьесе «Не для Чехова…» исполнитель в паузах выкрикивает названия рассказов Антона Павловича, — а что там звучит у его кларнета, иллюстрации к рассказам? Нет, отнюдь. Просто мы знаем: между смешными историями Антоши Чехонте и «Скучной историей» — огромное расстояние. И видим: короток этот огромный путь, почти до смешного…
«Точку сборки» в этой полифонии мы находим сами.
Были ли у Левковской предшественники? Конечно. Но — эти люди (каждый) изобретали для себя свой театр. Себе «по руке». Сама София в той же своей статье назвала Ксенакиса, Кейджа, Шнитке, Лигети, Крамба, Штокхаузена, Губайдулину, Кагеля…
Но изобрела свой театр.
В этом театре — ее артистизм, ее насмешка над пафосом, ее способ нахождения композиторских идей! И очень своеобразный ее «иронический серьёз».
Куда уж серьезнее, чем задача спасти человека от смерти? Она спасает от смерти — и не кого-нибудь, а саму Кармен — в своей опере «Кармен. PEREZAGRUZKA». Здесь и театр, и перевертыш, и женское лукавство, и искренняя симпатия «к чудесному человеку Жоржу Бизе», не понятому современниками… Да только ли?
«Настоящее, высокое искусство — это то, что защищает вечные ценности в новых условиях. И тем самым защищает себя от перехода в сферу обслуживания». Это из той же статьи Софии Левковской.
Искусство не вправе стать лишь антуражем. Но сохранить собеседника оно обязано именно ради этого. Чтобы не утратить себя.
Каждый автор решает эту дилемму по-своему. София Левковская нашла очень свой — остроумный, по-человечески живой, и очень, что называется, user friendly, — ход решения этой задачи.
Свой театр музыки. Свой театр выдумки и таланта.
Я бы назвал его еще и театром улыбки — просто потому, что София представлялась мне своего рода женским воплощением горинского Мюнхгаузена. А тот, как помните, собираясь на Луну, произнес: «Серьезное1 лицо — еще не признак ума, господа. Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением. Вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»
__________________________________________ 1 У Григория Горина в пьесе — так.
Мнение автора может не совпадать с вашим.
Но если вы выскажетесь, ваше мнение может быть опубликовано.
Пожалуйста, заполните форму: